Статья-стенограмма встречи выпускников Высшей Школы Бизнеса МГУ им. М.В. Ломоносова с легендой российского альпинизма, вице-президентом Федерации альпинизма России Иваном Трофимовичем Душариным состоявшейся 18 августа 2020 года в Поляне Азау (Эльбрус). Мероприятие проходило в рамках направления Трекинг со смыслом и восхождения на Эльбрус.
Восхождение на вершину Чангабанг
ИВАН ДУШАРИН. … снаряжение, одежда и так далее, ну и мы тоже много разного самодельного… отдельно рассказывать о нюансах это долго, и может быть вам не очень понятно, но там, конечно, было много нестандартного. Я считаю это одной из причин, почему нам это удалось пройти. То, чего нет ни в каких магазинах и никогда не будет. Это, конечно, в первую очередь изобретательство Паши Шаблина, поскольку у него целая серия очень сложных стенных маршрутов такого класса, подобного. Ну и вот Чангабанг состоялся. Что хочу сказать: стена очень серьёзная. Вот, знаете, что хочу отметить, вот К2: когда мы увидели её – это мощь! У нас мурашки по коже, такая гигантская гора, то есть это мужская гора, суровая, жёсткая. Когда подошли под Чангабанг, глянули, ну кончено, там не только шапка падает, там невозможно: 2 км отвеса, верхняя часть нависает и что тут делать? Но как-то так она на закате блеснула. Северная стена, она всё время в тени, а уже к вечеру чуть-чуть освещается, примерно там на час-полтора. Она как-то сверкнула, так блеснула, и ощущение такое, что: «Да, я суровая, но видите, я же красивая, я же добрая. Если вы нормальные люди, я вам вреда не …» То есть понимаете, с горой надо разговаривать. Она живая, и вот Чангабанг, показалось, что она добрая, и мы полезли. И все получилось!
ЗАЛ. Потрясающее!
ИВАН ДУШАРИН. Я технических нюансов не буду… это всё очень не просто. По идее, это изначально, Вася Кикнадзе, когда он узнал, что мы такой маршрут задумали, и всё такое… Он решил снять фильм о суперсложном восхождении альпинистов. И даже мы с ним в марте месяце съездили в Гималаи вдвоём, туда, под стену. Я его отговаривал от этого, потому что это бессмысленно, но он настоял. Кончено, мы не добрались до стены, потому что в Гималаях зимой делать нечего. Вася Кикнадзе, он 2,05 ростом, и когда мы плыли по снегу там, по ущельям, в сопровождении носильщиков, и когда Вася проваливался по грудь и выбирался, и когда мы добрались там до первого, ну как, домика этих пастухов… в общем, он уже был никакой, и он, конечно, от всего отказался. Он говорит: «Нет, отсюда надо выбраться живыми». И потом, когда уже встречались вот так вот, он говорил: «Если у меня появится враг какой-то очень серьёзный, я его отправлю с Иваном Душариным в Гималаи». Потому что он очень, очень испытал тяжело всё это, но денег он не нашёл на полную экспедицию, и поэтому, когда мы уже собирались уезжать, он вдруг приносит видеокамеру, такую небольшую в общем-то, килограмма полтора-два, вручает её мне и говорит: «Вот, ты будешь снимать, чтобы фильм был. Мы всё равно от идеи фильма не отказываемся». И я снимал. Конечно, они потом обработали, и вот получился тот фильм, который вы видели.
Что я хочу сказать? Мне, с одной стороны, бывает немножко обидно, что мало кадров со стеной. То есть, я снимал много, и если всё, что было, происходило на стене (включить в фильм), это получился бы такой учебный фильм для альпинизма, для прохождения суперстены. Но, с другой стороны, они его выстроили так профессионально, что этот фильм на конкурсе экстремальных фильмов занял первое место. У меня там диплом соответствующий и всё такое. То есть это говорит о том, что в таких случаях надо доверять профессионалам, и они это делают правильно. Да, кадров немного, но зато есть другое: есть идея, есть тематика, есть всё остальное. Понимаете, но идея-то какая? Что есть спорт, и в спорте есть величины, о них все знают, но есть такой вид спорта, где тоже есть супер величины, но о них никто не знает. И вот он там показал и штангистов, и тех… Потому что действительно, мы потом об этом говорим, у нас нет звёздной болезни. Мы как бы не страдаем, что нам не выделяют медали, автомобили, деньги. Мы любим горы, и поэтому ходим, то есть для нас это, я бы сказал, это даже больше не спорт, а образ жизни, который нас устраивает, и нам не нужны награды. В этом смысле мы удовлетворены тем, что мы получаем от этого действия, и это, с моей точки зрения, стоит гораздо больше там всяких медалей золотых, серебряных и всяких остальных. И даже когда выступаешь в чемпионате страны, и там медали или ещё что-то, мы все – команда, которая выступает, как правило, являемся друзьями, и у нас нет какого-то снобизма, что вот: «Ага, вас засудили, вы получили медали, а мы не получили, хотя наш маршрут сложнее и так далее, и так далее…» Ну есть какая-то там разборка небольшая, но мы это так, между делом, ничего серьёзного, то есть мы все всё понимаем: кто есть кто. И вот в этом плане то, что происходит иногда там и ещё подогреваемо журналистами, в альпинистской среде этого нет.
ЮРИЙ САФРОНОВ. А кто-то в мире прошёл этот маршрут?
ИВАН ДУШАРИН. Нет. Я думаю, что его не пройдут. В том смысле, что он уже пройден и повторять, испытать такие проблемы и сложности… Повторение уже не так ценится. Я считаю, что на этой стене есть ещё два аналогичных маршрута, то есть мы же смотрим логику: что можно пройти, что нельзя, маршрут намечаем заранее и оцениваем его и всё, и потом следуем ему. Вот и то, что Паша говорит, что немножко ошиблись, чуть-чуть в структуре скал, потому что не всё было понятно изначально, и поэтому немножко затянулось, особенно в верхней части, там, где весь низ монолитный, он (отвес) абсолютный, а там, где начались карнизы, там они как бы проходимые все, потому что рельеф был нормальный, но они разрушены, и это опасно: вот то, что Андрею по руке попало, и это заставило осторожнее вообще действовать и аккуратнее идти. Как бы понимаете? А так всё получилось нормально, очень хорошо.
ЮРИЙ САФРОНОВ. А вообще на эту вершину другими маршрутами ходят?
ИВАН ДУШАРИН. Есть с обратной стороны от… Как бы там знаменитая вершина, Нанда-Деви, она почти восьмитысячник, а Чангабанг – 6864 м, чуть-чуть до 7 тысяч не дотягивает. И там японцы прошли, причём они провесили маршрут от низа до верху верёвками, но там техническая сложность, ну как бы на два порядка ниже, склон крутизной в среднем они оценивают 45-50 градусов. И есть очень сильный, интересный маршрут, который прошла команда Криса Бонингтона, двойка, с правой стороны по гребню. Он хотя и гребневой, и в два раза короче нашего, но он технически сложный и очень такой, я считаю, достойный, в общем, хороший маршрут. Ну и вот эти британцы, которые левый кант этой стены со второй попытки прошли, но, к сожалению, им это далось очень-очень тяжело, они были вшестером, и у них на спуске погиб парень. Они спустились, двое в очень тяжёлом состоянии. Один погиб, двое в тяжёлом состоянии, собственно, им это далось очень тяжело. От них Карлос и получил информацию, что стена чистая, никто её не мог пока пройти, ну а для нас это было очень важно, что это был первый проход, первое прохождение. Давайте вопросы.
Экспедиция на К2
ЮРИЙ САФРОНОВ. Если от Чангабанг провести ниточку к нашему треку и к нашей цели – восхождение на Эльбрус – что на основании того опыта вы могли бы нам посоветовать? И что бы помогло нам через 4 дня взойти?
ИВАН ДУШАРИН. Ну понимаете, ребята, вот горы… да Чангабанг – супермаршрут высшей категории сложности и всё такое… Всё остальное, мол, а что там… и вот вы сегодня видели, и в предыдущие дни видели: ну что такое Эльбрус? Ну склон там, пупырь такой… Ребят, простых гор не бывает. Вы понимаете, каждая гора имеет свой характер и, как говорится, она решает, быть вам на горе или не быть. И мы когда выходим на такие, мы говорим: «Впусти и отпусти». И это такая… Мы просим, для нас это живые существа, которые, я считаю, как бы имеют свою жизнь, просто эта жизнь многократно длиннее нас, и мы для гор, для этого, для вершины – мы такие, как бы, ну может быть, обидно говорить, букашки. Вы ж поймите это: ну что такое человек? Мы себя считаем великими, всё можем мы, покоряем природу, мы делаем всё. Ребята, нет этого, мы – дети природы. Природа всегда сильнее нас. И что такое: она плюнула камушек, даже незаметный, а человека нету, то есть понимаете, для горы уничтожить человека, группу – это даже не чихнуть, это даже меньше. То есть поэтому к ним относиться надо очень серьезно, с уважением, потому что это действительно те объекты, которые заслуживают вот такого глубокого уважения. И поэтому вот когда происходит что-то, надо во-первых, доверять профессионалам, а во вторых хорошо готовиться. Вот ведь мы даже на Чангабанг говорим о том, что мы готовились, мы все (Андрей Волков это отметил). Если бы мы не продумали ещё в Тольятти, а Карлос там, в Америке, до элементов, до деталей, что, как, зачем и так далее, то ничего бы не получилось. Там нет, допустим, чего-то, какого-то элемента, там не пойдёшь в киоск и не купишь, понимаете? Там нет киосков. И поэтому это всё накладывает особую ответственность к качеству подготовки, продумыванию: с кем идёшь, на кого надеяться, на кого… То есть, понимаете, вот такой комплекс всего. И то, что там отмечено: вот Карлос Булер чуть не ушёл с горы, потому что принципы взаимоотношений на горе и принципы технических многих моментов российских альпинистов, советских, командных, которые работают в команде… У нас не бывает так, что надо таскать грузы, а ты говоришь: «Нет, я не хочу грузы таскать, я полезу!» Нет, ты будешь таскать грузы, и у нас это не обсуждается, понимаете? Мы коллектив, и то, что Советский Союз в нас вложил: коллективный альпинизм, коллективную ответственность, взаимную ответственность – оно у нас в крови. А Карлос, он индивидуалист, он американец. Он на горе очень хотел проявить себя, своё Я: «Я вот первый, я вот это… А эта черновая работа, это не моё…» А без черновой работы ничего не бывает, и вот на этой почве у нас возник конфликт.
У нас некоторые приёмы технические сильно отличаются: при преодолении очень сложных участков есть такие фифы (инструмент), когда залитые скалы (дом-скалы) проходятся аккуратно и всё такое… А у них другая техника: ледовые молотки, красивые, изящные. Ты ледовый молоток врубил, ледышка улетела вниз… А что такое ледышка в килограмм весом? Ударила по голове человека, и человека выключило. То есть, понимаете? И когда мы там проработали четыре верёвки, он говорит: «Я хочу лидировать!» Ну нет проблем, давай! И он полез, а мы же за ним… Ледышка один раз ударила, мы там прячемся, мы там… два-три… Мы говорим: «Стоп, Карлос, в обоз! Ты не лидер, нам такого лидера не нужно!» А ему же обидно, он же альпинист с мировым именем, и что русские какие-то там, не мировые звезды его… И он это оценил, он же заявил: «Я спускаюсь». И я ему говорю: «У тебя уникальная возможность, Карлос, я тебя знаю 18 лет, у тебя уникальная возможность увидеть, как ходят русские. Ты профессионал (он профессиональный альпинист, это его профессия) и ты оценишь, хорошо это или плохо. Можешь потом нас критиковать там, ну как угодно, но ты оцени». И для профессионала увидеть работу других – это очень ценно. И он тогда говорит: «Хорошо, я дотерплю этот тоталитарный режим русских до конца». Вот и видите, как он в фильме говорит? Чему я научился? Командной работе. Вот это очень важно. И мы же много лет потом вместе ходили, дружили и новые экспедиции у нас были, совместные. Так что это слияние такое получилось очень полезное для обеих сторон.
ЮРИЙ САФРОНОВ. А как в 1998 году, когда еще не был так развит Интернет, ну только начальная была стадия, вы смогли на протяжении нескольких месяцев в рамках подготовки синхронизировать все ваши работы между американцем и русским?
ИВАН ДУШАРИН. Ну у нас синхронизации как бы особой не было. Мы все всё понимали. Когда Карлос сказал, что он получил пермит (permit), то есть разрешение на восхождение, то мы понимали, что это за стена, и мы начали готовиться у себя, он начал готовиться у себя. Я вам даже скажу, что я спроектировал платформу, и в Ульяновске нам её изготовили, мы её на горе Верблюд, в Тольятти, испытали. То есть повесили, жили в ней, и она очень комфортная оказалась. И Витя Колисниченко, который делал её, он её доработал на основании наших испытаний, и мы как бы привезли нашу платформу, которая позволяла разместиться четырём, на четыре человека. Карлос привёз стандартные платформы, которые выпускает американская фирма, она рассчитана на двух человек. И мы оценили и то, и другое, и поняли, что, конечно, на нашей комфортнее, на нашей удобнее, вот, но с точки зрения безопасности и надёжности… На нашей платформе что было недостатком? Та палаточка, которая там была, наши замки, если их закроешь, они могут не открыться и так далее… Что такое на стене остаться там под снегом в закрытом, в замкнутом пространстве? То есть это… и поэтому забраковали советскую (российскую) конструкцию, то есть мою, а остановились на двух платформах Карлоса. Это ещё и с точки зрения безопасности – почему? Ну не дай бог, что-то бы случилось, да? Одна платформа и всё… А здесь мы могли пересидеть на другой платформе – это один момент. Второй момент: мы заметили, мы вешали их друг над другом (одна платформа выше, другая ниже). Это тоже с точки зрения… если камни или что-то: верхние пострадают, нижние могут остаться целыми, то есть понимаете, в альпинизме (может, это тяжело как-то воспринимается), но ты думаешь, как сохранить жизнь. Не то, как пролезть стену, а то, как остаться живым. Это очень важно, и даже такая мелочь, казалось бы, а мы это всё учитываем.
Так что мы приняли… и я должен сказать, что эти платформы отлично сработали. У нас не было проблем. Правда, там получилось и так: когда мы с очередного выхода возвращались (а нас пятеро) и он, значит, задает вопрос мне. Он более-менее говорит по-русски, я по-английски не говорю: «Как мы пойдём? Кто выпадет из команды?» Я говорю: «Все пойдём». Он: «А как? Платформа же двухместная, то есть по два человека, то есть четыре должно быть.» Я говорю: «Ну если настаиваешь, я готов уступить место. Ну то есть я не пойду, ребятам это важнее». Он категорически против: «Нет, ты должен быть в команде». Я говорю: «Ты организовал всё, ты лидер (я говорю), тогда поднимемся все вместе». Он так и не понял этого. И когда мы полезли и Андрей Мариев, Паша Шабалин и я жили втроём на двухместной платформе, а англоговорящий Андрей Волков с Карлосом Булером. Вот и мы как бы выжили, да? И Андрей потом признался: «Я бы лучше жил там…» Потому что Карлос, он всё-таки тяжело переживал этот момент, когда, будем говорить, так: мы сработанная команда, группа, а он как бы оказался как бы лишним. И он на вспомогательных всех делах, и в общем, он это переживал, и это, конечно, отложилось, но в целом, он высоко всё оценил. Он очень доволен был, ну и мы тоже.
ЗАЛ. Здорово!
ИВАН ДУШАРИН. И если говорить про то, о чём задан был вопрос. Я вам просто приведу один пример, который уже приводил. К2 – очень серьёзная гора, и вот Карлос Булер с Кшиштофом Велицким (это такой очень выдающийся альпинист, организатор польский), мы были вместе в экспедиции на К2. У него была международная экспедиция, а у меня своя, наша российская, и мы взаимодействовали там. Ну, правда, так получилось взаимодействие, что мы повесили 5,5 км верёвки, и они по нашим верёвкам залезли на гору, и потом один из них, Павловский… Я в 2005 году уже (это был 1996 год), а в 2005 году мы едем (или в 2002) и там встречаемся. Он везёт группу. Я отдаю им должное, вот всё-таки порядочные в этом смысле мужики. Мы встретились, и там, в одной из гостиниц, там переезд был, в общем, он вдруг приглашает меня (он обрадовался) к своим друзьям. Ну и смотрю, там поляк человек 20, экспедиция большая, и он объясняет, говорит: «Вот этот человек, который руководил экспедицией на К2». И честно говорит: если бы не было русских в этой экспедиции, мы, поляки, бы туда не зашли. То есть вот это говорит о том, что он объективно … очень так с почестями с такими встретили всё это.
Возвращаясь к К2: были эти два человека, они дружили, и у них была вторая попытка восхождения на К2. В это время там была группа россиян с Одессы, клуб «Одесса», альпинистский, очень сильный клуб, с очень большими традициями, очень интересный. И там, значит, команда, которая 4 человека, тоже совершала восхождение. И они в одном месте, штурмовой лагерь у них был вместе и всё такое. И вот когда процесс восхождения начался, эта двойка (Карлос Булер и Кшиштоф Велицкий), им примерно 150-200 м по вертикали оставалось до вершины, то есть это примерно, как они оценивают, 2-3 часа работы до вершины, самый купол и всё такое. И им приходит сообщение по рации о том, что штурмовое предупреждение. Штормовое предупреждение – это определённые 4-5 часов, и начинает ураган, причём он приходит быстро, неожиданно и мощно. Ну и в общем, они принимают решение, они просчитали, что они не успевают дойти до вершины и спуститься в лагерь, где можно переждать эту непогоду. И они принимают решение вернуться, и буквально через полчаса или час встречают наших ребят. Наши четверо переночевали, и один из них отказался идти. Говорит: «У меня плохое самочувствие». Ну это всё-таки высота там порядка 7800 м, ну и вот в общем, эти трое идут. Они им объясняют, что возвращайтесь, поскольку шансов у вас нет. Они говорят: «Мы успеем». Ну и всё, вот они не успели. В результате уже на пятые сутки нашли тела: двое рядом, один ниже, то есть они погибли.
Всё это говорит о том, что с горами так шутить… Вот я успею… Самоуверенность проявлять ни в коем случае нельзя. В этом плане надо доверять профессионалам, с моей точки зрения. Вот эти ребята, Кшиштоф и Карлос, как профессионалы, они были более высокого класса, они знали, что такое восьмитысячник, тем более К2. А наши ребята впервые были на восьмитысячнике, тем более на К2, хотя они очень опытные, я с ними работал в международном альпинистском лагере. И у них там по 3, по 5 восхождений на Пик Коммунизма, то есть семитысячник не один, а несколько у каждого. Но всё равно вот не хватило разума, разумности повернуть, потому что горы есть и будут, они стоят, а вот жизнь – она одна. И в этом плане надо оценивать, что дороже. Есть, конечно, люди, которые идут, как говорится, ва-банк, но я не сторонник такого отношения, потому что не только личное Я, но когда возникают проблемы, тяжело там, это нагрузка на других людей. Часто другие люди подвергаются опасности и даже рискуют жизнью. В этом плане надо ещё раз думать не только о том, как вот я должен дойти любой ценой и всякое такое, а окружающие люди как тебя тащить, будут спасть? Кто-то из них может погибнуть. Об этом почему-то те герои не думают, и это очень важный момент. И здесь героизм липовый не нужен никому, и поэтому здесь надо доверять профессионалам, доверять людям, которые более опытные, и принимать разумное решение, и как бы оставаться живым для того, чтобы любоваться горами, для того, чтобы воспринимать эту энергетику, для того, чтобы радоваться жизни и иметь такие моменты, приятные, как можно больше.
Альпинизм – это семья
ЕВГЕНИЙ ПОЛИВИН. Иван Трофимович, можно вопрос? Можете рассказать о вашем первом восхождении? У нас половина группы идут в первый раз на Эльбрус, ну вообще в горы в первый раз, какие у вас были ощущения? Я понимаю, это было очень давно, ну расскажите о вашем первом восхождении, ну или более-менее сложном первом восхождении?
ИВАН ДУШАРИН. Ну первое восхождение: так сложилось, что мне досталась путёвка в альпинистский лагерь. Я был третьим кандидатом, потому что раньше выделялись путёвки. Это долго рассказывать, что такое Советский Союз, и почему то государство заботилось о молодёжи и воспитывало молодёжь. То, что сейчас … и горами в первую очередь… И вот мне досталась путевка. Ну я лазил там прилично, я ещё в 16 лет еду в альпинистский лагерь Ала-Арча в Киргизии, прохожу полный цикл и восхождение. Восхождение на вершину Адегене 4400 м. Ну там чего-то там у меня ночью на леднике какая-то неприятность была, чего-то там я не то съел, наверное, но всё равно инструктор посмотрел, всё, пошли. Какие ощущения? Во-первых, конечно, сами занятия, это всё понятно. Ну я занимался в секции, и как бы я уже много чего умел, но там всё по серьёзному в горах, на леднике, и всё такое. Всё было очень серьёзно. И вот дальше, значит, выходим, это, наверное, 26 июля, мороз! Как? Лето, и тут мороз! Идёшь, снег скрипит, как зимой, это вообще необычно. Поднялись на гребень: Фрунзе, 50 км, город Фрунзе (сейчас это Бишкек) – море огней! Ощущение такое, что это как космический корабль висит в воздухе, звезды с кулак! Ну вот понимаете, ощущение вот этой природы, её мощи, могущества, красоты, морозного воздуха, оно настолько вот непередаваемое… запомнилось, что, я даже не знаю, вот просто ты в другом мире, в другом измерении, и всё, окружающее тебя, сказочное! И вот это оставило такой отпечаток, что ну я понял, что да, это моё…
АЛЕКСЕЙ ШИПИЛЕНКО. Вы же работали, я так понял, параллельно? Это не единственное было занятие, альпинизмом?
ИВАН ДУШАРИН. Ну тогда я учился в техникуме…
АЛЕКСЕЙ ШИПИЛЕНКО. Нет, вот я имел ввиду, как вы это совмещали, всё-таки работу и …
ИВАН ДУШАРИН. Объясняю: первое, значит, смотрите, я почувствовал, что это такое, но я всегда мечтал… многие ещё экстремальные вещи (хотел попробовать). Пришёл в аэроклуб и говорю: «Я вот хочу летать учиться и всё такое…» Ну мне говорят: «Ты тогда должен бросить там техникум, отдельное, словом… Ты вот сначала попрыгай…» Я совершил три прыжка с парашютом, то есть отзанимался целый год, совершил прыжки, и потом сопоставил, что сильнее, альпинизм или парашют, понял, что альпинизм – это гораздо серьёзнее. Это, во-первых, коллектив.
Вот я вам скажу, что, когда я попал в секцию на первое занятие, я понял, что я попал в родную семью, то есть настолько отношения такие человеческие. Я ж пацан из многодетной семьи, у меня и братьев и сестёр… То есть ничего нет. Когда я в лагерь поехал, у меня ничего не было, мне принесли какие-то кеды, какие-то штаны, какую-то куртку, какой-то рюкзак, меня одела секция и отправила в лагерь. У меня ничего не было, понимаете? То есть это вот такая взаимная дружба и отношения, что я почувствовал себя в семье, и это было невозможно предать. Потом, через 3 года, я стал председателем секции и 18 лет руководил ей, потом переехал в Тольятти, и там новая секция.
А по поводу вашего вопроса: сначала это, конечно, летний отпуск, есть отпуска – есть возможность, и вот совершенствуешься, растёшь. Ну вот так сложилось, что я в 1964 году попал в этот альпинистский лагерь впервые, а в 1967 году (там это централизовано выделялось) мне выделели путёвку в школу инструкторов. Я со вторым разрядом (даже не закрытым вторым разрядом: туда нужен был маршрут четвертой категории, не удавалось его сделать, хотя остальные наборы были, там было очень много вершин, восхождений) я попадаю в школу инструкторов. Я её закончил, потом армию отслужил, стажировку прошёл, получил квалификацию «младший инструктор альпинизма». Это сейчас там третья категория, вторая, тогда был «младший инструктор альпинизма». И для вашего сведения, в 1952 году товарищ Сталин подписал Указ о предоставлении инструкторам альпинизма отпуска с сохранением заработной платы для работы в альпинистских лагерях, понимаете? То есть до двух месяцев (сначала было до трёх месяцев), до двух месяцев. И это интересный момент. Потом это уже было переделано, как закон. Это в Кодексе о трудовых отношениях: там, где беременным женщинам предоставляется отпуск, там и предоставлялся отпуск инструкторам альпинизма. И поэтому, когда я заключал договор с каким-то альпинистским лагерем, ну, как правило, мы не один лагерь… Просто присылал эту бумагу на производство, а те (законодательство, всё, они не могли) и я на полтора-два месяца уезжал в горы, понимаете? Потому что это было важно государству. Более того, когда уже не стало Сталина, Хрущев не посмел окончательно поставить на этом крест. Это действовало до разрушения Советского Союза, ну уже тогда нам предоставлялся отпуск без сохранения заработной платы. И вот в международный альпинистский лагерь я выезжал, будучи на должности на заводе: приходит бумага, и всё, директор не может не отпустить.
АЛЕКСЕЙ ШИПИЛЕНКО. Ну а вот финансовый момент?
ИВАН ДУШАРИН. Ну без сохранения … но в лагерях же платили…
АЛЕКСЕЙ ШИПИЛЕНКО. То есть вы компенсировали?
ИВАН ДУШАРИН. Там может быть не та зарплата, как на заводе, но вполне достойно. А когда я уже в международном лагере работал, зарабатывал валюту в стране. Потому что международный лагерь под Пиком Коммунизма, он в среднем, где-то, по экспертной оценке, в сезон зарабатывал от 2 до 4 миллионов долларов в зависимости от того, сколько иностранцев приезжало. И вот там получали зарплату, я должен сказать, в полтора раза больше, чем я на заводе получал. Вот так это было. Ну, конечно, там работа очень такая жёсткая, там ты занимаешь должность «инструктор-спасатель» или «гид-спасатель», поэтому любое ЧП – бежишь, иностранцев стаскиваешь. Они же ходили не по нашим правилам, а по своим, и поэтому там работа такая жёсткая, но зато интересная, на больших высотах работаешь. Ещё вопросы?
АЛЕКСАНДРА ЛЕМЕХОВА. У меня схожий был вопрос о том, как всё начиналось, откуда пошла эта любовь?
ИВАН ДУШАРИН. Ну вот так сложилось, что, понимаете, супруга у меня в секции на каком-то этапе… Ну она тоже спортсменка была, на определённом периоде, но моя точка зрения… Когда она уже выполнила второй разряд (она врач), школу инструкторов тоже закончила, она работала либо врачом в альпинистских базах, либо инструктором. В общем, и так, и так. И дети там, мы привозили своих детей туда, то есть: когда она врач, ребенок здесь, я на горе…
АЛЕКСАНДРА ЛЕМЕХОВА. А дети пошли по Вашим стопам?
ИВАН ДУШАРИН. Старший у меня первый разряд выполнил до армии, но после армии как-то пару раз съездил в горы, потом занялся парапланом, потом дельтапланом, потом прыгал, потом женился и потом нормально… Вот… А младший, тот выполнил второй разряд по серьёзному, но как бы дальше особо не двигался, но он ходил с ребятами, командой, и вот на Эльбрусе он был, наверное, гораздо больше, чем я, со всех сторон, причём … Ну и, кроме этого, он участвовал в нескольких экспедициях высокого класса. В частности, в 2010 году, он участвовал в нашей такой очень-очень жёсткой экспедиции: мы пытались (вторая попытка наша была) совершить первое восхождение на вершину Канджут, 7790 м, почти восьмитысячник, на которой ещё никого не было. Но вот второй раз гора нас не пустила, мы не дошли 300 м до вершины, тоже понимая, что если мы пойдём на гору, то мы уже не спустимся, поэтому мы приняли решение спускаться.
Опыт, интуиция и везение
ЕВГЕНИЙ ПОЛИВИН. А можно, может быть, не очень хороший вопрос я задам? Были ли в вашей практике, во время ваших экспедиций, случаи гибели или травмы людей?
ИВАН ДУШАРИН. К сожалению, да, это самое тяжёлое, что есть в альпинизме, и это, ну я даже не знаю, как на это отвечать, честно говоря, но просто скажу одно, как пример: мы на чемпионате СССР шли маршрут в 1988 году на Хан-Тенгри по маршруту Свириденко, ну в общем, 6-Б, и Андрей Волков был, и я и так далее… В общем, прошли бастион, самое сложное, отвес проработали, и осталось там совсем по гребню дойти до вершины. И вот на простом участке (ну гребень и в обе стороны как бы обрывается), ну там ничего особенного нет. Одним словом, один из наших товарищей закрепил верёвку за выступ, что-то с ним случилось, он прошёл метров 15 наверное и закрепил верёвку, и рюкзаком к этому камню привалился, и камень этот пошёл вниз, а поскольку он закрепил его… Ну в общем, мы его поймали на страховке, но метров, наверное, 20-30 вместе с камнем он пролетел. В общем, он прожил 7 минут. Я вам честно скажу, когда мы с Андреем скатились, мы уже работали наверху, и это всё на моих глазах произошло: Валера погиб, сомнений нет… Мы скатились эти там 80 метров кубарем, подлетели, уже ничего… и вот ощущение, знаете, какое было? Сейчас отцепиться от верёвки и прыгнуть… настолько это тяжело, когда на твоих глазах твой друг: вот он был, и его нет. Это страшные моменты, и лучше их не переживать. К сожалению, и на К2 у нас Игорь Бенкин не пришёл в лагерь, и это тоже очень тяжело, тем более, что его отец, мастер спорта Владимир Семёнович Бенкин много вложил в развитие альпинизма, на каком-то этапе даже был моим тренером… и вот так вот Игорь не вернулся. Ну там отдельная история, она более тяжелая с точки зрения человеческого, человеческой составляющей отношений и всего остального… Сын просто на каком-то моменте пытался доказать отцу, что тоже… ну в общем… не хорошо, конечно, это, трагично и тяжело переживать, но это жизнь, и тут ничего не сделаешь. Да, к сожалению, так…
АЛЕКСАНДРА ЛЕМЕХОВА. А бывали, наоборот, такие моменты, когда «ну всё, ну вот ничего невозможно сделать» и тут что-то происходит такое, что сложно объяснить, как будто кто-то помогает вам…
ИВАН ДУШАРИН. Ну это неоднократно было, ну это трудно… Ну вот смотрите, такой примитивный пример: 1978 год советско-американская экспедиция на Пик Коммунизма. Американцы говорят, что Пик Коммунизма есть, а пика капитализма нет, и мы хотим побывать на Пике Коммунизма… ну и там когда разложились как бы все эти ситуации, мы идём северо-восточную стену Пика Коммунизма, золотой маршрут чемпионата СССР, ну я ещё кандидат в мастера спорта, надо набирать мастерские баллы, и в общем, как бы мы идём: и вот проходим один участок… И понимаете, как говорится, есть ангел-хранитель, я первый в связке, а первая связка там с американцем, Серёжа Ефимов, они уже прошли. Я вежу следы, и я по ним иду. Гребешок перевала, а там стена, и там ну как, по сути полка: и по ней следы, Серёжа тут прошёл, всё, нет проблем, я тоже выхожу туда, и такая вот стена, за которую надо держаться. Вот я уже подошёл туда, и что-то меня остановило, и я вернулся, и в этот гребешочек заложил маленькую закладочку (ну это страховочный элемент такой), прощелкнул верёвку. То есть я прошёл, вернулся, прощелкнул верёвку и пошёл. Берусь за эту плиту переходить, и она пошла (показывает падение на себя). Ну плита, там не знаю, 300, 400, полтонны, я ж не знаю, огромная. Я что могу сделать? Я только беру её и под себя, чтобы она вперёд ушла, а я за ней. И я лечу. И вот на этой (страховке) я повисаю. Кто меня толкнул? А если бы я не прицепил. То есть понимаете? Есть где-то (говорят, есть интуиция), наверное, но интуиция, она появляется, когда человек многократно-многократно проделывал одно и то же, и у него появляется уже чувство, интуиция, опыт. На основании опыта появляется интуиция.
Вот случай. Дальше мы шли очень сложный маршрут, Клара Цеткин, 6Б тоже, это на Памире. В общем, одним словом, прошли половину стены, и нам говорят штормовое предупреждение. А я понимаю по раскладке, что если мы сейчас начнём спускаться, то мы не успеем там за один день спуститься, а ураган уже придёт, значит, снег, значит, пойдут лавины. А там пересекаешь один участок чрезвычайно опасный, где постоянно идут лавины. И я понимаю, что если мы начнём спускаться, то скорее всего, нас сметёт. И мы принимаем решение, что если мы ключевой участок до урагана проходим, то мы идём до вершины. Ну в общем, мы успели пройти. Ураган и всё такое. И вот крутой ледовый склон: представьте себе склон примерно 50 градусов, ледовый, и мы ночью, мы пытались как можно выше уйти, потому что наверху есть как бы чаши, которые собирают снег, и когда накапливается снег, то идут лавины. И я боялся, что мы не успеем, и лавина накопится и нас сметёт, поэтому пытался пройти как можно ближе к гребню.
Ну в общем, одним словом, попадаем мы, всё-таки подошли мы близко от зоны падения лавин как бы к краю, но на льду. Ну что? Зарубили ледорубы, закрутили, повисли, вырубили площадку так, чтобы на ней можно было сидеть. Палатку натянули поперёк, сели. Всё нормально. Всё, там уже разулись, всё. Ну ноги там верёвками перетянуты, конечно. И уже как бы готовы были ко сну, и вдруг у нас ощущение такое, как будто кто-то под зад раз и столкнул в пропасть. И вот нас четыре мужика, как в кошёлке, повисли в пустоте. Вместе с кастрюлями, мы уже в спальниках… и вот в кошёлке в этой… ну что выбрались на босу ногу там, ботинки как-то сгребли… а оказалось, что, смотрите: склон вырубили, палатку поставили поперёк, и она возвышалась над склоном сантиметров на 15-20, и в результате, когда лавина пошла, она раз, и как скребок, и снег там (показывает под палаткой), и нас сбросило. Ну и что? Руками там голыми, ночью, всё это сгребли, поняли, в чём причина, а что ночью уже ничего не сделаешь, ты на таком склоне. И поэтому опять сели, но уже сделали так, чтобы палатка была натянута, закреплена, но ниже этого уровня, и вот всю ночь над нами лавины. Я вам скажу, это страшно, когда лавина идёт, и тебя придавливает, и ты начинаешь задыхаться, и вот это удушье, и когда оно кончилось, это… это… вот это, конечно, пережить…
АЛЕКСАНДРА ЛЕМЕХОВА. Как можно вообще спать?
ИВАН ДУШАРИН. Какое «спать»?
ЕВГЕНИЙ ПОЛИВИН. Я не думал, что под лавиной можно переночевать, я никогда думал, лавина – это всё, смерть, а оказывается, под ней можно переночевать…
ИВАН ДУШАРИН. Они же не всё время, она прошла, когда она длинная, это конечно, жутко.
ЕВГЕНИЙ ПОЛИВИН. Там, получается, кислорода не хватает?
ИВАН ДУШАРИН. Ну, конечно, она же закрывает.
АЛЕКСАНДРА ЛЕМЕХОВА. Сколько по времени может длиться?
ИВАН ДУШАРИН. Я не знаю, не знаю… две минуты без дыхания, уже всё… а это почти 7 тысяч метров, 6880 м вершина Клара Цеткин, а мы почти под вершиной были. Я просто что говорю, и когда только рассвело, мы, конечно, уже быстро-быстро с этого места спрятались, и лавины грохотали, грохотали, ну мы пережили. Просто, что произошло? На следующий год, по этому маршруту, идёт команда Лёши Москальцова, участника экспедиции 1982 года на Эверест, классного парня с Украины, и они не успели проскочить этот кусок и остались ниже, ну они не остались, они двигались. И лавина смела троих, причём я там не очень понимаю, что там произошло, но как рассказывают, остался один живой, он пересёк вот это опасное место, и ему не хватало верёвки, и он им говорит (а там трое ниже), и он им говорит: верёвки не хватает, чтобы дойти до безопасного места, где можно закрепиться более надёжно, надвяжите мне верёвку. Они начали надвязывать, и в это время лавина. Он остался с верёвкой… И Москальцова так и не нашли. Этих двоих нашли, а его так и нет. Это говорит опять о везении, мы успели и вылезли туда, куда надо, а они не успели. Понимаете, аналогичная ситуация.
ЮРИЙ САФРОНОВ. Иван Трофимович, последний вопрос на сегодня. Не хочется завершать именно такой темой. У меня такой вопрос: что для вас есть счастье?
ИВАН ДУШАРИН. Знаешь, мне кажется, мне трудно как бы ответить на этот вопрос, хотя я считаю себя счастливым. Мне повезло в жизни, что я встретился с горами, что я встретился с уникальными, великолепными людьми, что моими учителями были такие, как Абалаков, Кизиль, Аркин и так далее, то есть фантастические люди. Как люди, как личности. И мне кажется, что счастье заключается в том, чтобы вас окружали люди, с которыми вам комфортно, с которыми вам хорошо, с которыми вы открыты, и взаимное полное доверие. Ну и ещё, моя точка зрения, мне повезло ещё в том, что я много путешествовал, за счёт альпинизма, у меня никогда не было никаких богатых средств, и если бы не альпинизм, то, наверное, жизнь была бы беднее. И то, что мне повезло в этом плане, я счастливый человек!
ЗАЛ. Большое, большое Вам спасибо!
Подписывайтесь на телеграм-канал «Эпистема Сафронова», авторский канал Юрия Сафронова, основателя Школы Устойчивого Мышления. Данный канал – форма для исследования себя и мира, структуры своего мышления, реальности, идей и концепций, которыми живут люди.